На задворках Великой империи. Книга первая: Плевел - Страница 128

128

Председатель Уренского общества трезвости, уренский преосвященный Мелхисидек

Прослышав об этом, уренские обыватели, словно предчувствуя всю тяжесть будущей трезвости, дружно заполнили кабаки и «монопольки»:

— Напоследки! Братцы, напоследки упьемси… Получалось так: церковь вроде бы объявляла войну кабаку, но кабак решил не сдаваться и поднял брошенную перчатку. По всему долгому пути, от заставы до монастырского подворья, где должны были пройти жаждущие трезвого жития, спешно сооружались летучие лотки с горячительным.

Сидельцы винных лавок взирали на грядущее с оптимизмом.

— А вот поглядим! — утверждали они. — Мимо нас ни один не проклюнется. Всяк причастится! Где это видано, чтобы нас обошли?..

Пьянство усилилось. Всколыхнулись в городе темные силы.

Какие-то личности ораторствовали на перекрестках о «жидах и политиках». Обираловцы, обычно, словно гады, боявшиеся дневного света, теперь смело кружили по улицам, принюхиваясь, чем пахнет.

Сергей Яковлевич навестил генерал-лейтенанта Панафидина: просил обеспечить его воинской поддержкой — в том случае, если…

— Нет, — возразил ему Панафидин без колебаний. — Армия не должна участвовать в этих распрях. Что вы мне предлагаете, князь? Про армию и так в народе говорят много вздору. Я не дам вам солдат. Патронами не поможешь! В кого стрелять?

Действительно: в кого стрелять? И губернатор вернулся в присутствие.

Позвал Огурцова, выложил перед ним рубль.

— Обещайте, — сказал, — что месяц я буду видеть вас трезвым. Вы хороший чиновник, я ценю ваше рвение и… Заодно, когда пойдете давать зарок, обратите внимание на всю механику этого дела. Мне это нужно!

Старый пьяница рубль взял и пообещал исполнить все в точности. Потом шепотком подсказал, что рабочие депо вооружаются.

«И очень хорошо, коли так», — обрадовался Мышецкий невольно. Борисяк казался сейчас спасительным якорем. Рабочие депо — чуть ли не ангелами-миротворцами…

— Если увидите Савву Кирилловича, — наказал Мышецкий, — передайте ему обязательно, что он мне нужен!

На пороге кабинета, войдя неслышно, стоял капитан Дремлюга, розовея шрамом.

— Если увидите Савву Кирилловича, — повторил жандарм, обращаясь к Огурцову, — то сразу же доложите мне. Борисяк мне нужен тоже!

Мышецкий выслал Огурцова за двери и сказал:

— Господин капитан, в цивилизованных странах есть такой дурацкий обычай, когда люди, прежде чем войти, предупреждают о своем появлении стуком!

— А мы люди маленькие, — ответил жандарм, — нам известны порядки только наши — российские.

— Зачем вам понадобился Борисяк? — спросил Мышецкий.

— Имею распоряжение из Москвы подвергнуть его арестованию, — пояснил Дремлюга. — Но господин Борисяк, благодаря попустительству полковника Сущева-Ракусы, успел скрыться. И, очевидно, перешел на нелегальное положение!

«Так вам и надо», — злорадно подумал Мышецкий. Дремлюга подтянулся и звякнул шпорами:

— Имею честь донести, князь, что в губернии мною обнаружен еще один человек, подлежащий отлучению от общества, как лицо злонамеренное. Но, к сожалению, я не имею права на его арестование!

— Кто это? — прищурился Сергей Яковлевич.

— Вы, — ответил жандарм.

— Вот как? Занятно…

Дремлюга выложил перед ним свежий номер «Губернских ведомостей» со статьей о винной монополии.

— Оскорбление его императорского величества карается…

— Стоп! Законы Российской империи мне известны лучше, нежели вам. Пожалуйста, освободите меня от своего присутствия. И чем скорее, тем приятнее мне это будет!

Дремлюга не пошевелился — чурбан, идол, напичканный жирной требухой и параграфами закона.

— Я, — закончил Мышецкий, — буду разговаривать только с полковником Сущевым-Ракусою…

Дремлюга придвинул к себе стул и сел.

— Полковник Сущев-Ракуса, — сказал он с улыбкой, — сегодня уже сдает мне дела. Я заступаю на его должность! Не угодно ли вам, князь, выпить валерианки?

— Вон! — заорал Мышецкий.

Дремлюга, ни слова не говоря, подошел к телефону, велел соединить его с жандармским управлением.

— Бывшего полковника Ракусу, — сказал он и кивком головы подозвал Мышецкого к трубе микрофона.

Аристид Карпович печально ответил:

— Да, это так, дорогой князь. Еще и сам ничего толком не знаю, но от дел губернии я отстранен! Меня вызывают в Казань для объяснений… Я сейчас говорить не могу, ждите от меня письма. Прощайте, князь, мы неплохо спелись с вами!

Дремлюга торжествующе смотрел на губернатора.

— Ну? — спросил он.

— Все равно, — тихо ответил Мышецкий. — Как всегда… вон!

После этого разговора в присутствие доставили избитого фон Гувениуса. Этоo было сделано не без умысла, и Мышецкий понял, что значит иметь родственников на службе, — пусть даже самых дальних.

— Огурцов, — сказал князь, — закройте двери поплотнее. Я должен исполнить долг честного человека…

Он скинул мундир и снял с пальца перстень, чтобы не попортить его. Поманил фон Гувениуса к себе:

— Ну-с, молодой человек, русского языка вы не изучили, а вкус к русской подлости успели приобрести? Извините, сударь, но шулеров били, бьют и бить будут… Держитесь!

Потом он созвонился с полицией.

— Бруно Иванович, будьте так любезны проследить, чтобы господа фон Гувениусы отбыли из губернии с вечерним поездом.

— Прикажете обоих? — спросил Чиколини.

— Да, обоих, чтобы не скучали…

Это было его последнее распоряжение. Больше он ничего не сделал в Уренской губернии. Он и сам чувствовал, что не имеет власти. Кто-то — невидимый — отнял ее…

128