На задворках Великой империи. Книга первая: Плевел - Страница 35

Кобзев решительно пресек его жалобы:

— Постойте, князь. Чего вы хотите?

Сергей Яковлевич развел руками.

— Ну… — сказал он неопределенно.

— Вы и сами, выходит, не знаете?

— Нет. Я знаю. Мои намерения добрые, — заговорил Мышецкий. — Но положение отчаянное. Скоро вот нагрянут орды искателей счастья, голодные, рваные, хворые… Как я с ними управлюсь? Не могли бы вы, Иван Степанович, сообразуясь с обстоятельствами и опытом, наметить для…

— Для кого? — перебил его Кобзев.

— Пусть будет так. Хотя бы — для меня. Наметить конкретные меры, чтобы распутать этот клубок? Мне не справиться…

Пошлепывая себя ладонями по коленям, Кобзев четко и ясно выговорил:

— Слушайте! Надобно энергично пропустить переселенцев через просторы Уренской губернии. Используя для этого всё: поезда, пароходы, плоты, лошадей. Строгий карантин! — подчеркнул он.

Сергей Яковлевич одобрительно поддакнул:

— Строгий… я согласен!

— А часть переселенцев, — пояснил Кобзев, — отсеять. Поняли? Сразу же отсеять. И посадить их на этих землях.

— На каких на этих?

— Естественно, на пустошах, — невозмутимо ответил тот. — Две такие губернии, как Уренская, могут прокормить Россию.

Сергей Яковлевич подумал и рассмеялся.

— Если бы это было возможно! Эх, Иван Степанович, вашими бы устами… Но ведь я дам только землю. Только голую землю! А где — дома, пособия, плуги, скотина, горшки?.. Где я возьму для них яровые, если в губернии жрут хлеб пополам с куколем?

Он огорченно махнул рукою:

— Плевелы, кругом одни плевелы…

Кобзев снова глухо раскашлялся и отошел к окну.

— Иного выхода, — сказал он натужно, — у вас нет!

3

Свидание, на котором так настаивал Мелхисидек, все-таки состоялось. Причем встреча с губернским жандармом произошла случайно.

Возвращаясь домой по темным улицам, Сергей Яковлевич заметил брызжущие светом окна особнячка. Через распахнутые форточки пахнуло табачным угаром мужской компании.

— Жандарм гуляет, — подсказал кучер. — Намается за день на мельнице своей, вот и… гуляет!

— На какой мельнице?

— Да сказывают так-то. Быдто у жандарма мельница така есть. Сунет в жернова человека, а сзаду порошок выходит.

— Не болтай глупостей. Ну-ка заворачивай, братец…

Позвонил. Угрюмая кухарка пропустила его внутрь. Стоя в тесном коридорчике, Мышецкий слышал щелканье бильярдных шаров, в гуле голосов позвякивали стаканы.

— Сейчас выйдет, — буркнула кухарка.

Дверь из комнат открылась, и перед вице-губернатором предстал сам полковник Сущев-Ракуса. У этого крепкого человека (человека уже в летах) шеи почти не было, а будто прямо из плеч росла круглая голова, жесткие зачесы были гладко прифабрены над ушами.

Взмахнув намеленным кием, жандарм шевельнул одним усом, присматриваясь. Сергей Яковлевич шагнул навстречу.

— Если гора не идет к Магомету, — сказал он дружелюбно, — то Магомет идет к горе… Не так ли?

— Но вы не должны иметь на меня сердца. Я хотел посетить вас непременно после визита предводителя дворянства! Раздевайтесь, князь.

— Да, — согласился Мышецкий, стягивая галоши, — господин Атрыганьев ведет себя недостойно… У вас гости, полковник?

— Так, приятели.

Через открытую дверь Сергей Яковлевич разглядел шумливое скопище незнакомых офицеров, путейских техников. И среди них похаживал с мелком в руке Осип Донатович Паскаль, «выбитый» из службы по грозному «третьему пункту».

Это несколько покоробило князя.

— А этот… тоже у вас бывает? — спросил он.

— Червяк, конечно, — согласился Сущев-Ракуса. — Но что поделаешь? Вы бы только видели, князь, как этот стервец «винта» кладет в лузу!

Паскаль выскочил в переднюю, не смутился:

— Аристид Карпыч, разбейте «угол»!

— Извините, князь. Дружеская услуга…

Полковник нырнул в облако табачного дыма, и Сергей Яковлевич увидел через двери, как одним четким ударом жандарм рассыпал треугольник шаров по зеленому полю. Отбросив кий, Сущев-Ракуса на ходу сдернул со стула мундир, продел его в рукава, крикнул:

— Дошибайте без меня… Князь, я к вашим услугам!

Они прошли в соседнюю комнату, где было тихо, пустынно и темновато. Большой кот грелся под абажуром. Сущев-Ракуса почесал его за ухом.

— Ух ты… ух ты, миляга!

Присев к столу, полковник протянул Мышецкому газету:

— Читайте то, что обведено красным карандашом… Сергей Яковлевич с удивлением прочел:

«Нам пишут. — По имеющимся слухам, в Уренской губернии готовы вспыхнуть административные волнения, причиной которых являются драконовские действия вновь прибывшего помпадура. При настоящей ситуации опасна любая искра. За отдаленностью Уренской губернии, редакция не может порадовать читателя более подробными сведениями…»

— Первая ласточка! — сказал Мышецкий, пораженный.

— Эту газету, — поясняет Сущев-Ракуса, — выписывают в городе только три человека, и я не допустил ее до подписчиков. Пока (он сделал ударение на этом слове) это не нужно!

Мышецкий стыдливо покраснел:

— Вы так находите, полковник?

— Да, я нахожу… Вашего положения эта заметка не укрепит. А мне надоел развал в губернии. Следует укреплять власть! — с напором закончил он.

— Что ж, давайте укреплять совместно…

Аристид Карпович перебрал рюмки, выбрал из них две почище, плеснул водки на донышко каждой.

— Я понимаю, — сказал он серьезно, — вам должно быть сейчас очень тяжело. Но вы не огорчайтесь. Россия ведь такая проклятая страна, что в ней по-человечески относятся только к покойникам!

Махнул рукой — ух! — и плавно опустил пустую рюмку.