На задворках Великой империи. Книга первая: Плевел - Страница 74

Первой мыслью Мышецкого было — немцы. Но рассыльный солдат принес длинную киргизскую стрелу, завернутую в синюю сахарную бумагу.

— От генерала Аннинского, — доложил солдат.

На бумаге, в которую была завернула стрела, шла броская надпись самого генерала: «Этой стрелой был убит ваш землемер. Разберитесь сами».

— Лошадей! — гаркнул Мышецкий.

В полчаса он домчал до Кривой балки, выскочил из коляски. Ну, так и есть! На месте стоянки султана только пересыпался под ветром пепел костров да белели в траве обглоданные кости баранов.

А дальше тянулась голая, жирно взбухавшая под солнцем равнина степи. И — никого…

— Назад! — крикнул Мышецкий, вскакивая в коляску. Вихрем ворвался в свой кабинет, грыз ногти от бешенства.

— Кобзева сюда… быстро!

Пришел Иван Степанович:

— У вас все готово к отправке людей?

— Да, князь. Вагоны проветрены и…

— Так начинайте! — распорядился Сергей Яковлевич. — Завтра я сам прибуду на место… Сразу же пахать и сеять. Отстраиваться будут потом. Не до этого сейчас!

Явился из казенной палаты Такжин:

— Ваше сиятельство, позволю себе заметить, что для передвижения переселенцев полагается на душу две десятых копейки. А вы исходите, как это усматривается из ведомости, из четырех десятых на одну прогонную версту.

— Да о чем вы? — вскипел Мышецкий. — Дело идет о тысячах пудов хлеба, а вы суетесь ко мне со своими погаными полушками! И слушать не буду, оставьте меня…

Потом, уже наедине, подумал: «Когда же решится выздороветь Симон Гераклович? Вот хитрый старец: оставил меня в такой момент. Хоть бы поскорее забрали его в сенат!»

Совсем неожиданно появился Атрыганьев.

— О! — приветствовал его Мышецкий. — Как раз кстати… Я слышал, Борис Николаевич, что вы недавно навещали его превосходительство?

— Да, я лишь сегодня вернулся из Заклинья.

— Ну, и как здоровье Симона Геракловича?

Атрыганьев хитренько сожмурился:

— Вы же и сами понимаете, князь, что выздоровление его превосходительства зависит только от вас. Освободите Уренск от переселенцев, подождите, пока не передохнут холерные, и Симон Гераклович снова приступит к делам.

— А как с его назначением в сенат? — намекнул Мышецкий.

— Ждет со дня на день. Пока не слышно…

Вспомнив о Додо, Сергей Яковлевич, все время думал — скажет о ней Атрыганьев или же промолчит?

И предводитель дворянства Уренской губернии не вытерпел — сказал:

— Сергей Яковлевич, а какая у вас сестрица! Просто — чудо-женщина. Аспазия, да и только!.. Я случайно узнал, что в номерах остановилась княжна Мышецкая, был удивлен и счел своей обязанностью… Как предводитель дворянства! Но, боже мой, какая обаятельная женщина!

«Дурак, — подумал Сергей Яковлевич. — Она давно уже Попова, записана в гильдии, и ты не суйся в этот клубок, иначе все твои фарфоровые горшки и часики пойдут с молотка…»

Однако же он вежливо ответил:

— Я очень уважаю и ее мужа, господина коммерции советника Попова. Думаю, что он тоже вскоре приедет в губернию.

Сизоватые от частого бритья щеки предводителя обмякли.

— Евдокия Яковлевна, — добавил Мышецкий извинительно, — иногда любит называться по-девичьи княжною. Она утверждает, что смена имени всегда обновляет ей кровь…

Атрыганьев немного оправился от ошибки.

— Все равно, — твердолобо повторил он, — подобной дивы еще не видывали в нашем Уренске… А вы бы послушали, князь, как отзывается об Евдокии Яковлевне преосвященный!

«Боже ты мой, — испугался Мышецкий, — уже и туда забралась?.. Ну, быть скандалу: Конкордия Монахтина не уступит ей этого бесноватого святошу…»

— А что госпожа Монахтина? — заплетал кружева Сергей Яковлевич.

— Испошлилась, — вдруг брякнул предводитель.

— Да что вы! Быть не может…

— И знаете — с кем?

«С молодым Иконниковым!» — сразу решил Мышецкий, и Атрыганьев действительно шепотом подсказал:

— С этим прощелыгой-купчишкой… сыном нашего уренского Креза! Ну и кутят… Не дай-то бог, ежели дойдет до преосвященного. Будет ей на орехи!

«Какая мерзостная каша!» — думал Сергей Яковлевич, когда предводитель удалился, прижимая к груди перчатки.

А после таких дурацких разговоров снова приходилось обращаться в мыслях к мужикам-переселенцам. Теперь они представали перед Мышецким какими-то упрощенными созданиями с примитивными требованиями — земля, крыша над головой и кусок хлеба.

С ними все было проще и понятнее…

Сергей Яковлевич велел принести из межевого комитета карты губернии, хотел немного помудрить над своими планами. Но это скромное занятие было пресечено появлением Дремлюги.

— Капитан, — недовольно заметил Мышецкий, — отчего это Аристид Карпович последнее время не сам является ко мне?

Дремлюга ответил:

— Господин полковник занят с военным прокурором, как вам известно. Задержанный в банке вроде бы признал себя Никитенко.

— Так. И дальше?

— Но он врет и пугает людей, заведомо непричастных к экспроприации.

— Например — кого? — насторожился Сергей Яковлевич.

— Да есть в городе, — ответил Дремлюга, — немало поднадзорных лиц, на которых всегда можно свалить многое…

Мышецкий не был удовлетворен этим ответом:

— На кого же этот Никитенко больше всего валит?

Жандарм пояснил с ледяным спокойствием:

— Помните того убитого в перестрелке грузина? Некий Сабо Гумарашвили… Вот на него и все шишки!

«Глупости, — сообразил Мышецкий, — заврались вы оба…»

И, не глядя на капитана, он спросил раздраженно:

— Когда будет подписано обвинительное заключение?